Жены и дочери. Мэри Бартон [сборник 2023] - Элизабет Гаскелл

— Ты такое чудесное дитя! — сказала миссис Хэмли, утешенная этой пылкой защитой, как ни невежественна и несуразна она была.

— А кроме того, — продолжала Молли, — кто-то, должно быть, действовал неправедно от имени Осборна, то есть, я хочу сказать, мистера Осборна Хэмли; я иногда случайно говорю «Осборн», но всегда думаю о нем как о мистере Осборне…

— Не важно, как ты его называешь, Молли, главное — говори дальше. Мне вроде бы становится лучше, когда я слушаю, как ты пытаешься дать мне надежду. Сквайру все время было так горько и неприятно, а тут какие-то незнакомые люди появляются в окрестностях, расспрашивают арендаторов, ворчат по поводу последней рубки леса, словно рассчитывают на смерть сквайра.

— Вот об этом-то я и собиралась сказать. Разве это не показывает, что они скверные люди? И разве скверные люди посовестятся что-то навязать ему обманом, лгать от его имени и погубить его?

— А ты не замечаешь, что лишь представляешь его бесхарактерным вместо безнравственного?

— Да, может быть. Но я не думаю, что он бесхарактерный. Вы сами знаете, дорогая миссис Хэмли, какой он на самом деле умный. А кроме того, я считаю, что лучше бы он был бесхарактерным, чем безнравственным. Бесхарактерные люди могут сразу оказаться сильными на небесах, когда они все увидят совсем ясно, но я не думаю, что безнравственные люди так сразу превратятся в добродетельных.

— Я думаю, что я была очень бесхарактерной, Молли, — сказала миссис Хэмли, ласково гладя локоны девушки. — Я сотворила себе такого кумира из моего красивого Осборна, а у него оказались глиняные ноги, слишком слабые, чтобы твердо стоять на земле. И это еще если не судить его слишком строго!

Из-за своего гнева на сына, тревоги о жене, из-за того, как трудно было собрать незамедлительно нужные деньги, из-за раздражения по поводу почти открытого наведения посторонними людьми справок о ценности его имущества бедный сквайр пребывал в плачевном состоянии духа. Он был гневлив и нетерпим со всеми окружающими, а потом мучился из-за своей вспыльчивости и несправедливых слов. Старые слуги, которые, должно быть, частенько обманывали его в мелочах, с великодушным терпением сносили его брань. Они с пониманием относились к его гневным взрывам и знали причину его меняющихся настроений не хуже, чем он сам. Дворецкий, привыкший оспаривать каждое новое распоряжение хозяина касательно своих обязанностей, теперь незаметно подталкивал Молли за обедом, побуждая отведать того блюда, от которого она только что отказалась, а потом объяснял свое поведение следующим образом:

— Видите ли, мисс, мы с поваром так составили меню, чтобы хозяин соблазнился и поел, а если вы говорите «нет, спасибо», когда я вам что-то подаю, так хозяин на это и смотреть не станет. А вот если вы этого возьмете, да съедите с удовольствием — тут-то он сначала подождет, потом поглядит, а там и понюхает, и, глядишь, почувствует, что проголодался, и станет есть, как котенок начинает молоко лакать. Вот потому-то, мисс, я подтолкнул вас и подмигнул, хотя я ли не понимаю, что это неприлично.

Имя Осборна никогда не упоминалось во время этих безрадостных трапез. Сквайр расспрашивал Молли о жителях Холлингфорда, но, казалось, едва слушал ее ответы. Еще он ежедневно спрашивал о том, как она находит состояние его жены, но, если Молли говорила правду — что с каждым днем та становится все слабее и слабее, — он обрушивался на девушку едва ли не с яростью. Он не мог и не желал примириться с этим. Более того, раз он едва не выгнал мистера Гибсона, потому что тот настаивал на консультации с доктором Николсом, самым знаменитым врачом графства.

— Полная, знаете ли, глупость — держать ее за тяжкобольную; вы же сами знаете, это просто недомогание и оно у нее уже много лет; ну а если вы не можете ничем помочь в таком простом случае… У нее же ничего не болит, только слабость и расстроенные нервы, дело-то простое, а? Эй, не смотрите на меня с таким озадаченным видом! Так вот, тогда вам лучше и вовсе ее не пользовать, лучше уж я отвезу ее в Бат, или в Брайтон, или еще куда для перемены обстановки, потому как, по моему разумению, все это одни нервы да мнительность.

Но грубоватое, красное лицо сквайра выражало тревогу и мучительное усилие оставаться глухим к шагам судьбы, пока он пытался этими словами обмануть свой страх.

Мистер Гибсон ответил ему очень спокойно:

— Я буду приезжать к ней по-прежнему, и я знаю, что вы мне это не запретите. Но когда я приеду в следующий раз, я привезу с собой доктора Николса. Может быть, я неправильно назначил лечение, и я молю Бога, чтобы Николс сказал, что я ошибся в своих опасениях.

— Не говорите мне о них! Я этого слышать не могу! — воскликнул сквайр. — Конечно, все мы умрем, и она тоже. Но даже самому лучшему врачу в Англии непозволительно расхаживать и хладнокровно отмерять сроки жизни таким, как она. Я, возможно, умру первым. Надеюсь, что так. Но я собью с ног любого, кто заговорит со мной о смерти, сидящей во мне. К тому же я думаю, что все доктора — невежественные шарлатаны и только притворяются, будто что-то знают. Да, можете улыбаться сколько угодно — мне все равно. Если вы не готовы мне сказать, что я умру первым, ни вы, ни ваш доктор Николс не будете пророчествовать и каркать в этом доме.

Мистер Гибсон уехал с тяжелым сердцем, думая о приближающейся смерти миссис Хэмли, но совсем не думая о речах сквайра. Он, по сути дела, почти забыл о них, когда в тот же вечер, в девять часов, грум прискакал из Хэмли-Холла в великой спешке с запиской от сквайра.

Дорогой Гибсон, ради бога, простите меня, если я был груб сегодня. Ей гораздо хуже. Приезжайте и останьтесь на ночь. Позовите Николса и всех врачей, каких захотите. Напишите им перед выездом. Вдруг они принесут ей облегчение? В годы моей юности много говорили о лекарях из Уитворта — они вылечивали людей, от которых отказывались обычные доктора. Не можете ли Вы позвать одного из них? Отдаю себя в Ваши руки. Иногда я думаю, что это перелом в болезни и после этого приступа она поправится. Я доверяю Вам во всем. Всегда Ваш,

Р. Хэмли

P. S. Молли — сокровище. Клянусь Богом!

Разумеется, мистер